Иллюзия реальности, или Поле чудес в стране дураков

Нил Саймон написал свою пьесу лет сорок назад, первое ее представление состоялось на Бродвее в театре Юджина О’Нила весной 1981 года, и что интерес­но – действие спектакля разворачивается не в Америке, что было бы вполне ожидаемо, а в царской России конца XIX века, в маленькой украинской деревушке Куличовке. Именно туда из Москвы (!) приезжает молодой учитель Леон Толчинский, чтобы научить уму-разуму дочь доктора Зубрицкого (актер Филипп Волошин) и его жены Елены (лауреат премии «Серпер» Анаста­сия Темкина) Софию (актриса Динара Урбисинова).

Примечательная деталь – учителя играет актер Евгений Сорокин, который в прямом смысле этого слова приехал из Москвы для участия в спектакле по приглашению художественного руководителя театра – заслуженного артиста РК Димитрия Скирты, являющегося постановщиком спектакля «Дураки» и исполнителем одной из главных ролей – графа Григория Юзекевича.

Казалось бы, в пьесе вполне нормальная завязка – приезд нового человека и знакомство молодых людей. Но есть одно обстоятельство, которое все переворачивает с ног на голову: как вскоре узнает Леон, 200 лет назад на деревню и всех ее обитателей было наложено заклятье графом Владимиром Юзекевичем, сын которого покончил с собой из-за несчастной любви к прабабке нынешней Софии. Это заклятие сделало всех жителей деревни дураками, и оно может быть снято, если София выйдет замуж за графа Григория, последнего из рода Юзекевичей.

По словам Дмитрия Скирты, он может лишь предполагать, почему американский автор поместил своих героев так далеко от своей родины.

– Пьеса написана в советское время, когда Америка и СССР были разнополярными мирами, и, видимо, у Саймона были такие представления о cоветской стране, – говорит Дмитрий Скирта.

Действительно, некоторые американцы в те времена верили, что в СССР живут недалекие люди, а по улицам Москвы бродят медведи. В то же время Саймон как талантливый литератор не мыслил столь примитивно, поэ­тому выстраивал свою пьесу на подтекстах. С одной стороны, жители деревни вроде бы дураки и ведут себя сообразно этому, но, с другой, они понимают собственный идиотизм и прямо об этом говорят. Если взглянуть на ситуацию с точки зрения медицинской, клинические дураки никогда не признаются в собственной глупости, скорее наоборот, поэтому и дураками героев Саймона можно назвать очень условно.

Более того, я, например, увидела здесь, по сути, спектакль в спектак­ле: есть такой прием в литературе, когда внутри романа разворачивается еще один роман. Вспомните «Мастера и Маргариту» Булгакова, где параллельно прочитывается роман о Понтии Пилате.

То есть героям пьесы заданы определенные предлагаемые обстоятельства, сообразно которым они и действуют, при этом у каждого есть четко обозначенная роль: пастух по имени «Этот-как-его Снецкий» (актер Илья Шилкин) каждое утро безуспешно ищет свое стадо, почтальон Мышкин (актер Никита Хвостенко) «оперативно» разносит давным-давно пришедшую почту, продавщица Янка (Лилия Касаткина таскает корзину с цветами, называя их рыбами, доктор Зубрицкий делает вид, что лечит, прослушивая больных через пальто и так далее…

А задает тон всему действию «оркестр дураков» в клоунских нарядах со скоморошьими дудками и барабанами, которые начинают каждое действие спектак­ля, вводя зрителей в атмосферу нереальности происходящего.

– Я придумал этот оркестр, которого нет у Саймона, не случайно, – поясняет режиссер-постановщик. – Дело в том, что в спектакле «Тифлисские свадьбы», который в нашем театре поставил российский режиссер Григорий Лифанов, мне очень понравилась массовка: я увидел, что наши актеры отлично справляются с «ансамблевостью» и что можно не стесняться вводить активную массовку и в свои спектакли.

– А у меня, например, сразу возникла аналогия с лентой Марка Захарова «Формула любви», где ритм и атмосферу фильму задают скоморохи...

– Видите ли, у каждого режиссера спектакль рождается по-своему: кто-то придумывает мизансцены, сидя за столом, а я начинаю работать только на площадке – когда вижу актеров, тогда и приходят те или иные решения. Так родилась идея с оркестром, который действительно приглашает зрителей окунуться в ту атмосферу, которую я пытался провести по ходу пьесы. Кстати сказать, много думал, когда должен появиться на сцене этот оркестр: может, сначала, как и написано в пьесе, с происходящим зрителей знакомил бы главный герой – учитель Леон Толчинский?

– Который, кстати, тоже соз­дает атмосферу условности происходящего, ломая «четвертую стену» и напрямую обращаясь к публике.

– Но и мой герой – граф Юзекевич – тоже напрямую обращается к залу, поэтому поначалу я думал его первым вывести на сцену, но потом все-таки решил начать с дурацкого оркестра. Видите ли, такие решения сразу не приходят, бывает, что перебираешь множество вариантов. Вот и с художником Всеволодом Громовиковым, которого мы также пригласили из России, у нас не сразу возник образ этакой разноцветной, «пластилиновой» деревни, в чем-то сказочной и даже радостной, – говорит Дмитрий Скирта.

Эта сказочность заставляет задуматься над такими, казалось бы, наивными вопросами: хорошо ли быть дураком и что значит жить в обществе дураков, которыми кто-то управляет? Ведь дуракам, как говорится, везет, не случайно в сказках самым умным в итоге оказывается Иван-дурак. Поэтому здесь не все так просто, и столь важной оказывается роль старосты деревни, которого играет один из ведущих актеров театра Сергей Попов. Она, эта роль, казалось бы, проходная, потому что староста всего несколько раз появляется на сцене, но несет большую смыс­ловую нагрузку – герой Попова по сути и управляет этой маленькой страной дураков: каждое утро он проходит по деревне и звонит в звонок, сообщая жителям, что начинается новый день. Дело в том, что у куличовцев нет часов, и они, как все счастливые, действительно часов не замечают, пребывая в блаженном состоянии. При этом староста каждый раз дает установку, типа «в Багдаде все спокойно», словно вырабатывая у них по звонку, как у собак Павлова, условный рефлекс, и персонажи пьесы начинают вести себя сообразно этой установке.

– Понятно, что спектакль совсем не о том, что лучше быть дураками. Нет, конечно, такой цели мы не преследовали. Естественно, лучше быть чистыми, светлыми людьми без всяких подводных течений, – считает Дмитрий Скирта. – Почему именно эта пьеса? Наверное, потому, что мне вообще нравится американская классическая драматургия. Я поставил целый ряд пьес американских авторов, например, «Трамвай «Желание», «О мышах и людях», «Из жизни ископаемых»... Поэтому, когда я ищу очередной материал для постановки, сначала «ныряю» в американцев, и, если меня увлекают первые пять-шесть страниц текста, я дочитываю пьесу, а потом начинаю над ней работать.

– А откуда у вас в пьесе появились еврейские мотивы, атмосфера некой местечковости?

– Мне этот вопрос неоднократно задавали, хотя я специально эту тему не развивал, но она действительно просматривается, да и Анастасия Темкина, которая исполняет роль матери главной героини Софии, играет немного сумасшедшую, типичную еврейскую маму.

– И у нее это здорово получается, она очень тонко чувствует подтексты, не случайно Анастасия Темкина, как говорится, дочь своего отца – талантливого Льва Темкина, который когда-то был одним из ведущих актеров лермонтовского теат­ра, и Настя достойно продолжает актерскую династию...

– Да, и я с удовольствием каждый раз с ней работаю. Что же касается музыки, то у нас в спектакле звучат не еврейские, а балканские мелодии. И прежде чем на них остановиться, я много прослушал музыки. В этом у меня тоже есть своя особенность – я иду от инструмента. Скажем, в спектак­ле «Утиная охота» я «услышал» трубу, и там проходит эта тема, а в «Трамвае «Желание», например, у меня звучит виолончель. Балканская музыка очень ритмичная, зажигательная, в ней прочитываются и еврейские, и цыганские мотивы, поэтому она точно попадает на шебутную атмосферу спектакля. Кстати, на основе этой пьесы Саймона американцы делали мюзикл, но я этой музыки не нашел, да, если честно, и не ставил перед собой такую задачу. Я старался идти за автором, правда, несколько «подредактировал» финал, потому что он показался мне скомканным: у Саймона все счастливы, любовь победила, а у меня несколько иначе.

– Любовь после целого ряда перипетий действительно победила, и здесь опять же просмат­ривается «бродячий сюжет» о заколдованной принцессе, которую может расколдовать только любовь принца, как в «Спящей красавице». Вот и у Саймона после заключения брака между Софией и Леоном, который удивительным образом оказывается из рода Юзекевичей, поэтому ему дано свыше снять проклятие с жителей деревни, все сразу становятся умными и начинают жить в иных обстоятельствах, в нормальном обществе. Но вот вопрос: становятся ли они от этого счастливее? Ведь в финале герои рассказывают, как в дальнейшем сложились их судьбы, и они далеко не все радужные...

– Я никогда не стремлюсь все «разжевать» зрителю и дать ему ответы на все вопросы. Хочу, чтобы он сам для себя их искал. Вот Саймон обозначил жанр своей пьесы как басню, а басня, как известно, предполагает мораль, но Вы же понимаете, что режиссер не может выйти на сцену и сказать: «У этой басни вот такая мораль...» Я убежден, что режиссер должен лишь задавать вопросы, и чем больше будет вопросов, тем лучше – значит, он хорошо сделал свое дело. И если разнообразными будут зрительские ответы, значит, я на правильном пути.